На нескольких последующих страничках я выскажу пугающее предположение. Я обосную, что наша новая медиа-среда – с телевидением в центре – ведёт к скорому исчезновению юношества в Северной Америке, что детство, может быть, не доживёт до конца сегодняшнего века, и что такое положение дел представляет собой социальную катастрофу высшего порядка. Я остановлюсь, когда изложу свои аргументы, так как я не знаю решения трудности.
Исчезновение юношества
Почему книжки такие длинноватые? Требуют ли этого объёмные мысли создателей либо это всё экономика печатной промышленности? Предположим, что существует твёрдая нехватка бумаги, таковая, что все книжки могут быть максимум в 50 страничек; разве не сумеют создатели (по последней мере, не фантасты) в таком объёме высказать то, что желают? Может быть, не все. Но большая часть сумело бы, по последней мере, опосля маленький практики. Приятно разглядеть способности таковой ситуации — стоимость книг свалилась бы, число книг, которые мы смогли бы прочесть, подросло. Существенно подросло бы общее качество написания.
Последующие два эссе представляют мою попытку высказать самым экономным образом то, что я высказал в 2-ух книжках, написанных до данной. Ежели вы прочли эти книжки, то сможете проигнорировать эти короткие эссе. Ежели нет, то вы можете понять мои главные мысли в течение 20 минут либо около того, т.е. того времени, что займет чтение этих эссе.
1-ое эссе именуется так же, как и книжка, идеи которой оно суммирует – «Исчезновение юношества». 2-ое эссе, хотя и именуется по другому, суммирует мою книжку «Веселимся насмерть».
На нескольких последующих страничках я выскажу пугающее предположение.
Я обосную, что наша новая медиа-среда – с телевидением в центре – ведёт к скорому исчезновению юношества в Северной Америке, что детство, может быть, не доживёт до конца сегодняшнего века, и что такое положение дел представляет собой социальную катастрофу высшего порядка. Я остановлюсь, когда изложу свои аргументы, так как я не знаю решения трудности. Это не означает, что решения нет; означает только, что предел моего воображения не простирается далее ухватывания сути трудности.
Детство это соц артефакт, не био категория. Наши гены не содержат ясных инструкций о том, кто есть ребёнок, а кто нет, и законы выживания не требуют различия меж миром взрослого и миром ребёнка. На самом деле, ежели мы считаем, что слово «ребёнок» значит особенный класс людей возрастом где-то меж 7 и, скажем, 17 годами, требующих особых форм обращения и защиты, и которые числятся отменно хорошими от взрослых – в таком случае есть масса свидетельств в пользу того, что детки есть менее 400 лет. Наиболее того, ежели мы используем слово «ребёнок» в том смысле, как его соображает средний североамериканец, то детству немногим наиболее 150 лет. Можно взять таковой небольшой пример: обычай празднования дня рождения ребёнка не существовал в Америке огромную часть XVIII века, и чёткий отсчёт возраста ребёнка есть сравнимо недавняя культурная традиция, возрастом более двухсотен лет.
Наиболее принципиальный пример: ещё в 1890 году школы Соединённых Штатов посещали лишь 7% населения возрастом от 14 до 17 лет. Совместно со почти всеми наиболее молодыми, другие 93% работали на взрослых работах – некие с восхода до заката – во всех наших огромных городках.
Но было бы ошибкой принимать социальные факты за социальные идеи. Мысль юношества – одно из великих изобретений Возрождения, может быть, самое гуманное.
Совместно с наукой, государственным государством, религиозной свободой, детство и как соц принцип, и как психологическое состояние возникло в XVI веке. До этого времени к детям возрастом 6 либо 7 лет просто не относились как к фундаментально хорошим от взрослых. Язык деток, манера одеваться, игры, труд и законные права были таковыми же, как и у взрослых.
Признавалось, естественно, что детки меньше взрослых, но факт не возводил их в какой-то особенный статус; точно, что не было никаких особых институций для ухаживания за детками. До XVI века, к примеру, не было книг по уходу за детками и даже вообщем книг о материнской роли дамы. Детки постоянно присутствовали на погребальных процессиях, так как ни у кого не было предпосылки мыслить, как их изолировать от погибели. Также никто не хранил изображений ребёнка, вне зависимости от того, дожил ли он до взрослого возраста либо погиб во младенчестве. Также до XVII века нет никаких ссылок на существование детской речи либо жаргона, опосля – их предостаточно. Ели вы когда-либо видели изображение ребёнка XIII либо XIV вв., то должны были увидеть, что они изображены как мелкие взрослые. Не считая роста, они лишены всех деталей, которые мы ассоциируем с детством, и они никогда не изображены раздельно от взрослых.
Такие картины являются совсем чётким представлением психологического и общественного восприятия деток до XVI в. Вот как историк Дж. Х. Плум выражает это: «Не было отдельного мира юношества. У деток и взрослых были одни и те же игры, игрушки, сказки. Они жили совместно, и никогда раздельно.. Разнузданные деревенские фестивали, показанные Брейгелем, с изображенными мужчинами и дамами, бешеными от алкоголя, льнущими